Нашлась старшая возрастом и опытом:
— Пора уборку делать. А ты добеги до начальника, скажи ему. Что-то он присоветует?
Начальник поезда недолго думая спросил:
— У тебя сколько там пассажиров сходит? Только один? Этот самый, значит. Вот что, слушай: там стоянка пятнадцать минут. Так что ты его буди по остановке. Поняла? А теперь лети в свой вагон.
— А вдруг не тот? — замялась проводница. — Стыдно будет!
— А что, у тебя, что ли, никогда на улице документа не спрашивали? Чего особенного? Значит, ищут кого-то. Никакой обиды нет.
…Спящего глубоким сном Алонова бережно вынесли на носилках и уже увезли в вызванной телеграммой санитарной машине, когда Клебановский, которого с трудом растолкала проводница, вышел на перрон вокзала степного городка.
В стороне стоял начальник поезда, а перед вагоном прогуливался милиционер. Он пошел вслед за пассажиром в сапогах и с охотничьим мешком за спиной. В конце перрона, у открытых решетчатых дверей, ведущих в город, стоял другой милиционер.
Первый милиционер догнал Клебановского, козырнул:
— Гражданин! Ваш документ.
От неожиданности Клебановский вздрогнул. Он с трудом вытащил свой паспорт. Тоненькая книжка промокла во время купания в озере, где ее хозяин спасался от воображаемой погони.
Осторожно, чтобы не повредить размокшую бумагу, милиционер пытался расцепить слипшиеся листки. Исправный службист выговаривал неаккуратному человеку:
— Эх, гражданин! И какое же у вас обращение с документом! Как же можно допускать? Надо сказать — уничтожили вы свой документ, менять ведь придется…
Проводница изнывала в нескольких шагах, удерживаясь от желания заглянуть через плечо милиционера и попросить его поторопиться. Наконец тот отделил первый листок.
— И где вы только были? Тонули, что ли? — Милиционер не мог удержаться от последнего упрека.
Заглянув на первую страницу, милиционер, как это обычно делают, спросил:
— Как фамилия?
— Клебановский…
— Так. Клебановский. Все правильно.
Милиционер спрятал паспорт в свой карман и опять козырнул:
— Прошу пройти в отделение!
Второй милиционер придвинулся вплотную.
— Почему, в чем дело? — возмутился Клебановский, скрывая страх. — Меня знают, я в этом городе имею постоянное жительство, работаю.
— Идемте в отделение, гражданин, — сказал второй милиционер. — Вам там объяснят.
Отделение милиции было рядом, в помещении вокзала. Осмелевшая проводница и начальник поезда проникли вслед за приведшими Клебановского милиционерами. Они слышали, как дежурный лейтенант железнодорожной милиции приказал:
— Обыскать!.. — И тут же по телефону доложил кому-то с нескрываемым удовлетворением: — Клебановский взят! Куда его доставить?
Ударил второй звонок. Всплескивая руками от волнения и восторга, проводница помчалась к своему вагону, издалека делясь с напарницей:
— Арестовали! Арестовали! Кажется, тот! Страх-то какой! В одном вагоне с ним были!
Так закончились путешествия Клебановского. Еще с ночи бандита ждали в маленьком домике на окраине степного городка по адресу: Веселая улица, дом номер семь, ждали и на перроне вокзала. В другие места должны были быть разосланы его фотокарточки, которые уже готовились для размножения: организовывался розыск. Алонов опередил Клебановского. Избранный диверсантом план в лучшем для него случае мог привести его лишь в собственный дом.
Тревога, объявленная по линии железной дороги, была снята…
Главный хирург городской больницы, осматривая Алонова, лежащего на операционном столе, привычно внятно говорил через марлевую повязку:
— Спит. Всё в норме… Спит спокойно. Потеря крови и переутомление. Сколько он там гонялся за мерзавцами?.. Суток трое или четверо. Спрашивается: как он питался? Никак. Как спал? Не спал. А волнения? Отмобилизовал все ресурсы. Смотрите, как высох… А фигура у него хороша! Молодец! Отдохнет!.. Готовьте, но, чур, не будить!
Легчайшие прикосновения нежных рук освобождали голову Алонова от рубахи с запекшейся кровью, брили волосы, обмывали лицо. Открылась длинная рваная рана от лба через темя.
— Анестезия интрахеально!.. — командовал хирург. — Попробуем его не будить… Рауш! Вот так, отлично… — сказал он, когда Алонов чуть вздрогнул от наложенной маски со смесью эфира и хлороформа, употребляемой для экстренной наркотизации. — Смотрите, — продолжал хирург, накладывая швы. — Два миллиметра ниже и, видно, смелого пуля боится…
После окончания операции почти все врачи и многие сестры столпились в операционной. Необычайный случай нарушил строгую дисциплину. Всем хотелось увидеть Алонова.
Прислушиваясь к тихим, взволнованным восклицаниям женских голосов, хирург мыл руки. Глядя в зеркало, висящее над умывальником, он хитро подмигнул сам себе, улыбнулся и сказал:
— А все-таки у него кое-где на голове останутся плешинки. Придется ему сбоку проборчик делать и волосики подмазывать, а то девушки любить не будут. Да-а…
Хирургу ответил хор возмущенных женских голосов:
— Как вы можете так говорить! Вы совершенно ничего не понимаете в женщинах, ничего!..
Один из моих знакомых, доктор естественных наук, принимал участие в изучении нового вида саранчи. Я получил возможность увидеть и кубышки и зародыши. Я видел и самую саранчу, которой дали выплодиться для наблюдения.
Экземпляры опасных чудовищ, сохраняемые в формалине, нашли свое место на столе вещественных доказательств в зале суда.
Мне дали прочесть следственное дело по обвинению диверсантов в преступлениях, предусмотренных статьями нашего Уголовного кодекса. В деле я нашел не только показания Алонова, — его имя упоминалось достаточно часто…